Под этим понятием подразумевается целый ряд соглашений, включая четыре конвенции и три дополнительных протокола, подписанные в течение длительного периода времени вплоть до 2005 г. Все они в той или иной степени касаются различных аспектов международного гуманитарного права. Нас интересуют документы, принятые до начала Второй мировой войны. В августе 1864 г. 12 государств, присутствовавших на дипломатической конференции в Женеве, ввели известную нам символику Красного Креста и подписали «Женевскую конвенцию об улучшении участи раненых солдат на поле боя». Россия в работе данной конференции участия не принимала, но подписала конвенцию в 1867 г. Германию в ее современном понятии на конференции представляли отдельные государства: Баден, Гессен, Пруссия и Вюртемберг. Германская империя, как новое государственное образование, основанное в 1871 г., подписала соглашение лишь в 1907 г., что было связано с затяжками в ратификации отдельными субъектами, в основном по причине трений между Австрией и Пруссией. В короткий срок после подписания конвенции в научном мире Европы появились публикации с критикой положений соглашения с точки зрения его догматизма и несоответствии современным условиям. В 1906 г. первая Женевская конвенция была переработана и принята в измененной редакции. Крайне важным изменением была отмена прежней поправки, предписывавшей соблюдение условий конвенции только странами-подписантами. Данные изменения были также одобрены Германией и Россией. Первая Женевская конвенция в редакции 1906 г. использовалась для разработки текста Гаагской конвенции 1907 г., что позволяет говорить об общей гуманитарно-правовой базе двух международных соглашений.
ADN-ZB/Archiv
II. Weltkrieg 1939-1945
An der Front im Süden der Sowjetunion; Juli 1942
Gefangene Rotarmisten müssen ihren Durst an einem Tümpel stillen.
Aufnahme: Gehrmann
В июле 1929 г. в Женеве были подписаны три новых соглашения гуманитарного права: «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях» (модернизированный вариант соответствующего соглашения 1864/1906 гг.), «Об улучшении участи раненых, больных и жертв кораблекрушения в Военно-морском флоте» и, наконец, «Об обращении с военнопленными».
Новый международный акт касательно гуманного обращения с пленными военнослужащими противника состоял из 97 статей и был заметно объемнее Гаагского документа 1907 г. Непосредственно в ст. 1 говорилось о том, что положения данного соглашения распространяются на лиц, перечисленных в ст. 1, 2 и 3 Гаагского соглашения 1907 г. В ст. 89 присутствовала прямая ссылка на Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг. Основные положения и нововведения данного документа:
Ст. 2 подчеркивала, что военнопленные находятся во власти неприятельской державы, но отнюдь не отдельной воинской части, взявшей их в плен. С ними необходимо постоянно обходиться человечно, защищать от насилия, оскорблений и любопытства толпы. Статья запрещала репрессии по отношению к ним.
Ст. 3 впервые говорила об особом обращении с пленными женщинами («в соответствии их полу»).
Ст. 4 строго регламентировала, в каких случаях возможно различное содержание военнопленных, что являлось значительным уточнением в сравнении с 1907 г.
Ст. 5 запрещала оскорбления, издевательства и угрозы, если пленный отказывается сообщать сведения военного характера.
Ст. 10 предусматривала гарантии для гигиены, здоровья, отопления и освещения в зданиях для размещения военнопленных.
Площадь помещений и индивидуальное пространство в распоряжении военнопленного должны были быть не меньше, чем у солдата державы, в руках которой находился пленный.
Авторы конвенции зафиксировали в ней важное новшество в сравнении с Гаагским соглашением 1907 г. Ст. 82 гласила: «Если на случай войны одна из воюющих сторон окажется не участвующей в конвенции, тем не менее, положения таковой остаются обязательными для всех воюющих, конвенцию подписавших».
Соглашение «Об обращении с военнопленными» подписали и ратифицировали 47 государств. Германия подписала данное соглашение непосредственно на конференции. В 1934 г. документ был ратифицирован и получил в Германии наивысший юридический статус «имперского закона». Советский Союз не принимал участие в работе конференции и, соответственно, не подписал данное соглашение.
Причины неподписания Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными» со стороны СССР считаются в историографии доказанными. А. Шнеер указывает: «Одной из причин, по которым Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию в целом, было несогласие с разделением пленных по национальному признаку. По мнению руководителей СССР, это положение противоречило принципам интернационализма». Однозначный ответ на вопрос дает Заключение консультанта Малицкого по проекту постановления ЦИК и СНК СССР «Положение о военнопленных» от 27.03.1931 г. Данный документ возник после принятия ЦИК и СНК СССР Постановления № 46 об утверждении проекта постановления ЦИК и СНК СССР «Положение о военнопленных» от 19.03.1931 г., т.е. национального законодательства из 45 статей о гуманном обращении с военнопленными. Малицкий перечисляет отличия советского «Положения» от Женевской конвенции 1929 г.
Все отличия между национальным советским и международным правовыми актами в этой области находились в идеологической плоскости. Неравноправное положение солдат и офицеров, денщичество и ограниченные функции коллективных представительств военнопленных (лагерных комитетов) противоречили основополагающим господствующим установкам в СССР. Следовательно, Женевское соглашение «Об обращении с военнопленными» не могло быть подписано от имени Советского Правительства.
Дальнейшее сравнение двух документов показывает, что Москва давала военнопленным возможность при их желании не работать вовсе (ст. 34 Положения 1931 г.), намеревалась подчеркнуть верховенство советских законов на территории лагеря (ст. 8.), но вместе с тем не препятствовала отправлению религиозных культов в случае отсутствия помех распорядку лагеря (ст. 13), хотя в начале 1930-х гг. в СССР продолжала действовать идеология воинствующего атеизма. Также обращает на себя внимание лаконичность формулировок. В целом, сравнительный анализ двух документов позволяет сделать вывод, что основные права военнопленных были в одинаковом ключе и с идентичным содержанием прописаны как в Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными» 1929 г., так и в Постановлении ЦИК и СНК СССР «Положение о военнопленных» 1931. Однако существенным недостатком советского законодательного акта был его национальный статус, что препятствовало норме обязательного выполнения данных предписаний армиями других государств мира по отношению к пленным военнослужащим РККА.
В августе 1931 г. в декларации главы НКИД М. Литвинова Москва объявила о своем присоединении к одной из трех конвенций, утвержденных в 1929 г. в Женеве, «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях», причем решение ЦИК датируется маем 1930 г. Факт присоединения СССР к данной конвенции подтверждают иностранные источники, к примеру, об этом говорится в ратификационном документе Австрии и в комментариях к международному гуманитарному праву, размещенных в базе законодательных актов ведомства федерального канцлера Австрии. Соглашение состояло из 39 статей. Оно предписывало обращаться человечно с ранеными и больными вне зависимости от их гражданства и принадлежность к определенной воюющей армии (ст. 1), а в ст. 2 особо подчеркивался характер отношения к раненым военнопленным: с применением общего международного права.
Нацистская Германия еще до первого выстрела на германо-советской границе провозгласила расовый и «цивилизационный» характер будущей войны против СССР. Принятая вермахтом в 1938 г. «Инструкция касательно военнопленных» GDv 38/2, которая, в общем и целом, соответствовала положениям Женевской конвенции, была неактуальной для новой военной кампании. Позиция официального Берлина касательно будущего обращения с пленными солдатами и офицерами РККА была озвучена Гитлером еще 30.03.1941 г. в выступлении перед германским генералитетом: «Большевистский враг и до, и после (пленения – Д.С.) не является товарищем». Давно опубликованы и широко известны распоряжение начальника OKВ/AВA генерала Г. Рейнеке, которому подчинялось и ведомство по делам военнопленных, от 16.06.1941 г. и его приказ №3058/41 с прилагаемой «Памяткой по охране советских военнопленных» от 08.09.1941 г. В этих документах командование вермахта открыто предписывало обращаться с пленными военнослужащими Красной Армии в четком противоречии с положениями Гаагской и Женевской конвенций. Наконец, в приказе ОКВ и ОКХ от 21.10.1941 г. за подписью генерал-квартирмейстера Э. Вагнера было прямо заявлено о несоблюдении Женевского соглашения 1929 г. в отношении советских военнопленных: «…7. Советский Союз не присоединился к соглашению об обращении с военнопленными от 27 июня 1929 г. По этой причине с нашей стороны нет обязательств обеспечивать советских военнопленных установленным этим соглашением количеством продовольствия и предусмотренной квотой (…) Неработающие советские военнопленные могут умирать от голода».
К. Штрайт, наиболее крупный специалист по исследованию пребывания советских солдат и офицеров в немецком плену, резюмирует: «Оно (германское руководство – Д.С.) не хотело подчинять себя каким-либо ограничениям ни в методах ведения войны, ни в отношении к советским военнопленным, ни в оккупационной политике». Не менее значимым фактором, определявшим судьбу советских военнопленных, было желание руководство Германии расходовать минимальное количество ресурсов на поддержание жизни пленных. Доминирующим было снабжение вермахта за счет продовольственных запасов оккупированных территорий, что предусматривалось планом «Барбаросса», а также использование советских военнопленных в качестве бесплатной рабочей силы, заменявшей призванных на фронт немцев.
На практике в 1941-1945 гг. советские военнопленные голодали, находились в неприспособленных для жизни условиях, вплоть до земляных нор, сталкивались с массовым нарушением санитарно-гигиенических норм. После пленения военнослужащие РККА и советские партизаны принуждались к разглашению сведений военного характера, в том числе с применением угроз и пыток. Согласно ряду приказов определенные категории советских военнопленных (евреи, партработники, комиссары, нередко и офицеры) подлежали «селекции» и расстрелу. В прифронтовой полосе германских армий, во время пеших маршей и в «дулагах» раненые и ослабевшие военнопленные казнились охраной на месте. Медобслуживание в лагерях было минимальным. Раненые и больные пленные не освобождались от транспортировки в другие лагеря, в том числе и на территории Германии, без военной необходимости. Советские пленные привлекались к принудительному труду в военной промышленности «Рейха», работали без выходных. Практически во всех индустриальных отраслях (металлообработка, химическая и горная промышленность, железнодорожный сектор, погрузочные работы) советским пленным приходилось работать в условиях, вредных здоровью; нормы технической безопасности не соблюдались. Приговоры в отношении «провинившихся» советских военнопленных приводились в исполнение «на скорую руку», следствие и суд были скорее исключением, чем правилом. В каждом лагере существовал карцер либо иное изолированное место строго содержания. В отношении пленных советских военнослужащих повсеместно применялись телесные наказания, например, за невыход на работу (даже в случае болезни либо физической невыполнимости действий) или за отказ вступать в РОА и другие коллаборационистские формирования. Советские военнопленные нередко направлялись в стационарные места заключения, не предназначенные для их содержания в смысле международного права, например, в тюрьмы гестапо и в концлагеря под юрисдикцией СС. За небольшим исключением советские пленные не имели возможности отправлять корреспонденцию на родину. Ни государственные структуры СССР, ни семьи не знали об их местонахождении. Об удовлетворении культурных и религиозных потребностей не могло быть и речи, за исключением подвижнической деятельности отдельных представителей церкви, что, впрочем, разрешалось нацистами лишь в пропагандистских целях, на оккупированной территории и в короткий период. Военнопленные-женщины подвергались насилию и издевательствам. Таким образом, вермахт и руководство Германии сознательно и целенаправленно нарушали большинство положений Гаагской и Женевской конвенций.
Для советского руководства внезапными стали не только само нападение вермахта на СССР, но и трагические неудачи первых дней и недель войны, и, как следствие положения на фронте, большое количество пленных. Военные действия означали разрыв дипломатических отношений, а, следовательно, и прямых контактов между Москвой и Берлином. Первой реакция на создавшуюся ситуацию стало принятие СНК СССР нового «Постановления о военнопленных» № 1798-800с от 01.07.1941 г. Оно вступило в действие вместе с приказом НКВД СССР № 0342 от 21.07.1941 г. Постановление состояло из семи глав: общие положения, эвакуация военнопленных, размещение военнопленных и их правовой статус, уголовная и дисциплинарная ответственность военнопленных, справочные сведения и помощь военнопленным. Новые правила предусматривали тесное сотрудничество с Международным комитетом Красного Креста. Содержательная часть постановления соответствовала Гаагской и Женевской конвенциям. Форма постановления во многом повторяла структуру этих документов.
17.07.1941 г. Кремль обратился к правительству Швеции с нотой, в которой выразил готовность соблюдать Гаагскую конвенцию 1907 г. на условиях взаимности со стороны Германии. По мнению Штрайта, «Советский Союз, объявив для себя обязательным соглашение, подписанное царским правительством, завершил процесс своего присоединения к Гаагской конвенции». Германия отклонила эту ноту 25.08.1941 г. Доказательством серьезных намерений Москвы является следующий документ, редко цитируемый в российской литературе: «Телеграмма из Москвы 8 августа 1941 г. господину Хуберу, президенту Комитета Международного Красного Креста, Женева. В ответ на Вашу (ноту) № 7162 НКИД СССР по указанию Советского правительства имеет честь сообщить, что Советское правительство своей нотой от 17 июля уже заявило правительству Швеции, представляющей интересы Германии в СССР: Советский Союз считает для себя обязательным соблюдать перечисленные в IV. Гаагской конвенции от 18 октября 1907 г. правила ведения войны касательно законов и обычаев сухопутной войны, при обязательном условии соблюдения указанных правил Германией и ее союзниками. Советское правительство согласно с обменом информацией о раненых и больных военнопленных, как это предусмотрено ст. 14 в приложении к названной конвенции и ст. 4 Женевской конвенции от 26 июля 1929 г. «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях». Вышинский, заместитель народного комиссара иностранных дел».
Следующие ноты протеста за подписью В. Молотова последовали 25.11.1941 г. и 27.04.1942 г. НКИД СССР в ноте от 25.11.1941 г., фигурировавшей на Нюрнбергском процессе в качестве документа «СССР-51», приводил конкретные примеры негуманного и жестокого обращения нацистов с советскими военнопленными. Глава 6 этого документа называлась «Истребление советских военнопленных». Данная нота свидетельствует об отсутствия замалчивания проблемы со стороны Кремля и противоречит тезису о якобы «равнодушии Сталина» к судьбам советских военнопленных. На этом попытки косвенных обращений к германскому правительству, по существу, были прекращены.
На основании фактов, изложенных в статье, можно сделать следующие выводы:
1. К моменту начала Великой Отечественной войны в международном гуманитарном праве были четко прописаны условия гуманного обращения с военнопленными.
2. Советская сторона признавала Гаагскую конвенцию 1907 г. Даже если не рассматривать указ ВЦИК 1918 г. как признание сего документа, ноты от 17.07.1941 г., 25.11.1941 г. и 27.04.1942 г. не оставляют никаких сомнений в однозначности обязательств Москвы.
3. Женевская конвенция 1929 г. содержала обязательства воющей стороны соблюдать условия соглашения в отношении военнослужащих армии противника, не подписавшего конвенцию.
4. Национальное советское гуманитарное право в отношении военнопленных противника 1931 и 1941 гг. соответствовало Гаагским и Женевским конвенциям.
5. Нацистская Германия после 22.06.1941 г. продолжала быть связанной обязательствами международного гуманитарного права. Она намеренно отказалась соблюдать их в отношении советских военнопленных, что было зафиксировано документально и реализовывалось на практике. Причины отказа были идеологического, военного и экономического характера. Берлин систематически нарушал и Женевскую конвенцию «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях», которую еще до войны признали обе стороны.
6. Проблематично определить, являлись ли «достаточными» попытки Москвы облегчить судьбу своих граждан в нацистском плену. Значительную роль сыграла неготовность Германии окончательно и бесповоротно признать нормы международного гуманитарного права по отношению к советским военнопленным. Длительный и безуспешный переговорный процесс вызвал у Москвы скепсис касательно возможности МККК серьезно повлиять на ситуацию. Негативно необходимо оценить излишнюю подозрительность советского руководства, ее готовность любой ценой оградить себя «от вмешательства во внутренние дела» со стороны «капиталистов», а также нежелание по ортодоксально- идеологическим причинам признать Женевскую конвенцию полностью. Тем не менее, сомнительно, что дальнейшие усилия наладить контакт с руководством Германии через посреднические государства и структуры привели бы к успеху.
7. В условиях череды военных поражений 1941-1942 гг. и тотального характера войны советское руководство имело крайне ограниченные возможности влиять на положение своих граждан в плену. К числу таких возможностей относились ноты протеста и заявления в адрес Международного Красного Креста и правительств нейтральных государств. Это реализовывалось на практике. Иных рычагов влияния на судьбу пленного советского солдата с момента пленения и до момента освобождения у Москвы не было.
Данная электронная публикация является сокращенным вариантом статьи: Стратиевский Д. Советские военнопленные Второй мировой и гуманитарное право. Могла ли Москва спасти своих граждан? // Журнал российских и восточноевропейских исследований. 2014. № 1(5). С. 79-90. Ознакомится с полным текстом статьи можно .
Дмитрий Стратиевский
Доктор истории, магистр политологии, зам. директора Берлинского центра изучения Восточной Европы (Германия)
Управление образованием администрации Прохладненского района
Муниципальное общеобразовательное учреждение
«Средняя общеобразовательная школа ст. Екатериноградская»
РЕСПУБЛИКАНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
«ИЗУЧАЕМ МЕЖДУНАРОДНОЕ ГУМАНИТАРНОЕ ПРАВО»
Ученицы VIII класса
Кулинич Карины.
Научный руководитель:
Учитель русского языка и литературы Кузьменко Е.В..
1.Как Великая Отечественная война отразилась в судьбе моих близких.
2.Что мне дало изучение спецкурса «Вокруг тебя - мир».
3.Центральный проблемный вопрос моего исследования.
4.Главы романа «Война и мир» Л.Н.Толстого, изученные в 5 классе.
5.Трагедия 1941 года… Поэмы А.Т.Твардовского.
6.Повесть В.Л.Кондратьева «Сашка».
7.Книги С.Алексиевич «У войны- не женское лицо» и «Цинковые мальчики».
8.Заключение, выводы.
Литература:
1.Книги «Вокруг тебя - мир» для 5-8 классов.
2.Материалы Женевских Конвенций по международному гуманитарному праву.
3.Главы из романа Л.Н.Толстого «Война и мир».
4.Поэма А.Т.Твардовского «Дом у дороги».
5.Повесть В.Л.Кондратьева «Сашка».
6.Книги С.Алексиевич «У войны- не женское лицо» и «Цинковые мальчики».
«Что бы я хотел видеть в прозе о войне? Правду! Всю жестокую, но необходимую правду, для того, чтобы человечество, узнав ее, было благоразумней».
В.П.Астафьев
Тема моего исследования «Проблема отношения к пленным в художественной литературе (на примере произведений отечественных авторов). Меня неслучайно заинтересовал вопрос: «Возможно ли проявление гуманности на войне?»
А началось все с изучения курса в пятом классе «Вокруг тебя-мир».Читая книги, предложенные Международным Комитетом Красного Креста, я размышляла о роли правил в жизни людей, об уважении человеческого достоинства, о деятельном сострадании, о том, что в самых сложных ситуациях (даже на войне) есть место проявлению гуманности.
А потом учитель предложил нам тему для творческой работы: «Как Великая Отечественная война отразилась в судьбе моих близких, моей семьи».
Готовясь к сочинению, я просматривала старый семейный альбом и на пожелтевшей фотографии увидела парнишку лет семнадцати. Как я поняла из рассказов родных, это был родной старший брат моего дедушки Василий Савельевич Нагайцев. Я стала расспрашивать о нем своего дедушку, и вот что он мне рассказал:
Внученька, сам я Василия не видел, так как родился через два года после его гибели. Но мне о нем много рассказывала моя мама, пока была жива.
По ее словам, Вася был веселый и общительный, хорошо учился в школе, ему было лет шестнадцать, когда началась война. Выпускной вечер в школе совпал с ее началом. Он прибежал домой утром и с порога заявил: «Мама, я иду добровольцем на фронт! Держать меня не надо, все равно уйду!»
На следующее утро брат пошел к станичному клубу и, несмотря на слезы и уговоры матери, вместе с другими ушел на войну.
Вскоре пришло от него первое письмо, в котором Василий сообщал, что у него все хорошо и он обучается военному делу. А через два месяца от него пришла короткая телеграмма: «Лежу в госпитале, был в плену, отделался легко, не волнуйтесь, Вася». После госпиталя его отпустили домой по ранению, и он рассказал родным, как он попал в плен и был ранен.
Немцы застали их врасплох, бои шли день и ночь, во время обстрела немцев его оглушило, очнулся он уже в плену. Две недели был на грани жизни и смерти, а затем вместе с другом Володей бежал. Побег удался, но на передовой они напоролись на мину. Володя погиб, а Василий был тяжело ранен. В медсанчасть его отправили солдаты, услышавшие шум взрыва.
Поправившись и немного окрепнув, брат опять ушел на войну. И больше мы его не видели… Долгих два года о нем не было никаких известий. Лишь в 1945 году на него пришла похоронка, а в 1946 году в станицу приехал его друг Александр. Он и рассказал о его жизни и смерти. Василий опять попал в плен, несколько раз пытался бежать, но безрезультатно.
Его расстреляли вместе с другими штрафниками на глазах Александра, которому удалось выжить в плену. Его освободили наши, Александр долго лечился и через год после войны разыскал родных погибшего друга, чтобы рассказать им о сыне-герое.
Потрясенная рассказом дедушки, я стала с особым интересом читать о войне. Особенно меня интересовало положение тех, кто в ситуации вооруженного конфликта был ранен, попал в плен. На занятиях спецкурса я знакомилась с основными нормами международного гуманитарного права и их защите.
Я поняла, что Красный Крест всегда видел в страдающем человеке только человека, а не побежденного или победителя и никогда не пытался найти и осудить виновных. Запомнились мне и слова одного из делегатов МККК М.Жюно: «В бою друг другу всегда противостоят лишь две стороны. Но рядом с ними- а иногда и перед ними –появляется третий боец: воин без оружия». «Воин без оружия»- это тот, как мне кажется, кто сражается за соблюдение правил Конвенций, которые ограничивают чрезмерную жестокость людей. В основе этих правил- здравый смысл и стремление людей выжить.
Если бы фашисты соблюдали эти Конвенции, выжил бы не только мой дедушка…
«В русской литературе, - писал К.М.Симонов, - для меня было и остается непревзойденным образцом все, что написано о войне Л.Толстым, начиная от «Рубки леса» и «Севастопольских рассказов», кончая «Войной и миром» и «Хаджи Муратом».
И действительно, нет лучшего учителя для военного писателя, чем Толстой, описывающий войну со всей правдивостью, не отвращая глаз от ужасных жестокостей войны, от ее грязи и крови, от слабостей, пороков и ошибок многих людей. В пятом классе мы прочитали несколько глав из романа «Война и мир» и познакомились с Петей Ростовым, приехавшим в отряд Василия Денисова с поручением и оставшимся для участия в сражении.
Здесь он знакомится с маленьким пленником- французом, к которому испытывает жалость и «нежное чувство». Такое же чувство вызывает мальчик и у партизан, заботящихся о юном барабанщике. По- отечески относится к Венсану Боссу и командир Денисов.
Известно, что в романе Толстой описал реальный случай: история Висени, как прозвали его гусары, закончилась в Париже, куда его привезли русские офицеры и сдали с рук на руки его матери.
Но не все русские люди так гуманно относились к пленным. Обратимся к сцене спора Денисова и Долохова. Разное отношение у этих людей к пленным. Денисов считает, что пленных нельзя убивать, что их нужно отсылать в тыл и не марать убийством честь солдата. Долохов же отличается крайней жестокостью. «Брать не будем!- говорит он о пленных, вышедших с белым флагом на шпаге. Особенно запомнился мне эпизод, когда Петя Ростов, поняв, что Тихон Щербатый убил человека, почувствовал себя неловко, «он оглянулся на пленного барабанщика и что-то кольнуло его в сердце». Меня поразило главное в этой фразе: «Тихон убил человека!»
Не врага, не неприятеля, а человека.
Вместе с Денисовым мы оплакиваем эту страшную гибель и вспоминаем удивительно верные слова русского музыканта А.Г.Рубинштейна: «Только жизнь невозместима, кроме нее - все и вся».
Трагедия 1941 года.… Одна из самых больных, самых трагических тем литературы - плен, пленные. Тема военнопленных долгие годы была закрытой.
Трудно найти в нашей литературе произведения, которые могли бы сравниться с поэмами А.Т.Твардовского «Василий Теркин» и «Дом у дороги» по глубине постижения трагедии 1941 года.
«Память войны, - говорил поэт, - это страшная память – память муки и страдания».
В пятой главе поэмы «Дом у дороги» раскрывается эта трагедия. Начинается она с риторических вопросов, обращенных к читателю: «Вам не случалось быть при том?» Поэт не показывает в поэме зверств фашистов, хотя знает о них. Речь идет только о том, что на нашей земле хозяйничает чужой солдат. Видеть на своей земле чужого солдата – «И бог не приведи!»- восклицает он.
Но самое большое унижение – «своих живых солдат в плену воочью увидать»:
И вот они в плену,
И этот плен в России.
Так Твардовский подводит читателя к изображению «угрюмой вереницы пленных». Их ведут «стыдным, сборным строем», идут они «с горькой, злой и безнадежной мукой». Чувство стыда они испытывают от того, что не выполнили своего долга, не смогли защитить родную страну.
Позорно оказаться пленным на своей земле, которую должен был уберечь от врага. Стыд, позор, боль переживает основная масса пленных- те, кто был «зол, что жив остался».
Главная героиня поэмы Анна Сивцова перед отправкой в Германию тяжело размышляет о фашистской неволе. Перед отправкой на чужбину женщина прощается с родным домом, собирает в трудный путь своих троих детей.
А в неволе у нее родился мальчик, в бараке на соломе.
И Анна испытала всю бесчеловечность фашистского «порядка» и гуманизм узников лагеря. Люди помогают матери и младенцу чем только могут. Анна живет заботой о детях, делит с ними и свой кусок, и свое тепло. Родительский долг, материнское чувство придают Анне силы, укрепляют ее волю к жизни
Война предстала в произведениях А.Твардовского не только в своем подлинном трагизме, но и в своем подлинном героизме: солдаты, воины, бойцы ощутили себя народом. Пришло понимание самой сути борьбы, ощущение ответственности за ее исход:
Бой идет святой и правый.
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
Эти строки – лейтмотив поэмы «Василий Теркин».
Когда мы обращаемся к книгам о войне, мы видим, что в самых горько- правдивых произведениях поэтизируется подвиг тех, кто встал на защиту родной страны:
И не затем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не затем, нет, не затем одним,
Что ветры войн шумят, не утихая.
А.Т.Твардовский
Более шести десятилетий минуло после Великой Отечественной войны, но они не ослабили интереса к этому историческому событию.
Среди книг, способных сказать честно об этой войне, взволновать, вызвать глубокие переживания не только о герое, об авторе, но и о себе – повесть В.Л.Кондратьева «Сашка».
Писатель создавал ее страдая, а не любуясь войной и подвигами, не наряжая войну в романтические одежды, без расчета кому- нибудь угодить и понравиться.
Интересна творческая история создания «Сашки». Четырнадцать лет вынашивал он повесть, писатель признавался: «Видимо, у каждого из миллионов воевавших была своя война. Но именно «своей войны» я не находил в прозе – повестях Быкова, Бондарева, Бакланова. Моя война – это стойкость и мужество солдат и офицеров, это страшный пехотный бой, это мокрые окопы. Моя война – это нехватка снарядов, мин…весь 1974 год я писал «Сашку». А выпущена была повесть лишь в 1986 году полумиллионным тиражом.
«Сашка» - повесть трагическая вместе с тем светлая. Она описывает бои подо Ржевом, страшные, изнурительные, с большими человеческими потерями.
Почему книга, в которой с таким бесстрашием нарисован жуткий лик войны – грязь, вши, кровь, трупы – в своей основе светлая книга?
Да потому что она проникнута верой в торжество человечности!
Потому что привлекает народным русским характером главного героя. Его ум, смекалка, нравственная определенность, гуманность проявляются так открыто и непосредственно, что сразу вызывают к нему доверие, сочувствие и понимание читателя.
Мысленно перенесемся в то время и на ту землю, о которой узнали, прочитав повесть. Два месяца воюет герой. Сашкина рота, от которой осталось шестнадцать человек, напоролась на немецкую разведку. Та захватила «языка», напарника Сашки, и поспешно стала отходить. Фашисты хотели отрезать от наших свою разведку: полетели немецкие мины. Сашка оторвался от своих, рванул через огонь и тут увидел немца. Отчаянную храбрость проявляет Сашка – берет немца голыми руками: патронов у него нет, свой диск он отдал ротному. Но сколько ребят полегло за «языка»!
Сашка знал, поэтому и не колебался ни секунды.
Безрезультатно допрашивает немца ротный и приказывает Сашке вести немца в штаб. По дороге Сашка говорит немцу, что у нас пленных не расстреливают, обещает ему жизнь.
Но комбат, не добившись при допросе от немца никаких сведений, приказывает его расстрелять.
Сашка приказу не подчинился. Этот эпизод показывает, что война не обезличила Сашкин характер. Герой вызывает симпатию своей добротой, участливостью, гуманностью. Сашке не по себе от почти неограниченной власти над другим человеком, он понял, какой страшной может стать эта власть над жизнью и смертью.
Сашка совершил немыслимое в армии событие – неподчинение приказу старшего по званию. Это грозит ему штрафной ротой, но он слово дал немцу. Выходит – обманул? Выходит, немец прав был, когда рвал листовку и говорил: «Пропаганден»?
А вот ординарец комбата Толик застрелил бы пленного, за часы убил бы.… Не таков Сашка, и комбат понял его правоту, отменив свой приказ. Он понял те высокие человеческие принципы, которые свойственны Сашке
Замечателен образ героя в своих человеческих проявлениях. Гуманизм его естественен по отношению к пленному и, когда читаешь повесть, невольно задаешь вопрос: а немец проявил бы такую гуманность?
Мне кажется, ответ на этот вопрос мы находим в рассказе другого писателя – К.Воробьева «Немец в валенках».
На войне, я думаю, воевали и хорошие, и плохие немцы, были люди, которые вынуждены были воевать…
В центре произведения К.Воробьева даны непростые взаимоотношения пленных и их охранников, причем они показаны как люди разных характеров, разных поступков.
«Третья Женевская конвенция 1949 года посвящена защите военнопленных. В ней говорится о том, что пленные имеют право на гуманное обращение.
Конвенция запрещает негуманные действия по отношению к пленным: посягательство на жизнь и здоровье, оскорбление и унижение человеческого достоинства.
Вилли Броде, охранник в немецком концлагере, вряд ли дожил до этой Конвенции, но он вел себя по отношению к русскому военнопленному совсем в гуманистическом духе Женевской Конвенции.
Объясняется такое поведение, как мне думается, тем, что этот человек сам страдал, испытывал боль в отмороженных ногах и поэтому даже весной носил валенки. «Ясно, что немец воевал зимой под Москвой»,- решает герой-рассказчик, пленный - штрафник, тоже с отмороженными ногами.
И эта их общая боль, страдание начинает сближать бывших врагов: Броде начинает подкармливать узника, постепенно между ними возникает взаимопонимание. Рассказчик делится этой пайкой с другими доходягами: «А завтра хлеб получат «свежие» четверо доходяг, послезавтра еще четверо, потом еще и еще, мало ли, сколько раз вздумается прийти сюда этому человеку!»
Но однажды все оборвалось: Вилли за помощь русскому был избит, разжалован и отстранен от должности.
Судьба разлучила героев: «Иногда я думаю, жив ли Броде? И как там у него с ногами? Нехорошо, когда отмороженные ноги ноют по весне. Особенно, когда мизинцы ноют, и боль конвоирует тебя и слева и справа…»
Прочитав рассказ «Немец в валенках», я еще больше укрепилась в мысли, что участь человека, оказавшегося в плену, зависит от соблюдения норм международного гуманитарного права. Я думаю, что совершенно не обязательно сострадать или испытывать какие-то положительные чувства к пленному вражеской армии. В то же время и чувство ненависти не должно помешать соблюдению основного гуманитарного правила: военнопленный имеет право на гуманное обращение. «Воину надлежит мощь вражескую сокрушать, а не безоружного поражать!» -так говорил великий русский полководец А.В.Суворов.
В потрясающей книге С.Алексиевич «У войны - не женское лицо» речь также идет об отношении к пленным. Это воспоминания медицинских работников, принимавших участие в Великой Отечественной войне.
По признанию хирурга В.И.Хоревой, ей пришлось лечить немецких эсесовцев. К тому времени у нее погибли на фронте уже два родных брата.
Отказаться она не могла – приказ. И Вера Иосифовна лечила этих раненых, оперировала, обезболивала, одно только не могла - это поговорить с больными, спросить, как себя чувствуют.
И это потрясает, когда читаешь это воспоминание.
Вспоминает другой врач: «Мы же дали клятву Гиппократа, мы же медики, мы же обязаны помогать любому человеку, попавшему в беду. Любому…»
Понять подобные чувства сегодня, из мирного времени, легко, а тогда, когда горела твоя земля, гибли твои товарищи, было мучительно непросто. Врачи и медсестры оказывали медицинскую помощь всем, кто в ней нуждался.
Как сказано в Конвенции, медицинские работники не должны делить раненых на «своих» и «чужих». Они обязаны видеть в раненом только страдающего человека, нуждающегося в их помощи и оказать необходимую помощь.
Вторая книга С.Алексиевич «Цинковые мальчики» также посвящена войне, только Афганской.
«Даже для нас, прошедших Отечественную,- пишет В.Л.Кондратьев,- очень много странного, непонятного в Афганской войне».
Про Сашку писатель скажет, что он, как и многие другие, ворчал, ибо видел и понимал, что многое идет от собственной неумелости, непродуманности, неразберихи. Ворчал, но не «обезверил».
Те, кто воевал в Афганистане, уже одним своим присутствием тут совершали подвиг. Но Афганистан привел к «обезвериванию».
«В Афганистане,- писал А.Боровик,- мы бомбили не повстанческие отряды, а наши идеалы. Эта война стала для нас началом переоценки наших этических ценностей. Именно в Афганистане изначальная нравственность нации вошла в вопиющее противоречие с антинародными интересами государства. Дальше так продолжаться не могло».
Для меня книга «Цинковые мальчики стала и откровением и потрясением. Она заставила задуматься над вопросом: «Ради чего в ней погибло пятнадцать тысяч советских воинов?»
Война, не давшая ответа
Ни на один вопрос. Война,
В которой выигрыша нету,
Есть только страшная цена.
На всю жизнь теперь на нашей земле эти могильные красные камни с памятью о душах, которых не стало, с памятью о нашей наивной доверчивой вере:
«Татарченко Игорь Леонидович
Выполняя боевое задание, верный воинской присяге, ПРОЯВИВ СТОЙКОСТЬ И МУЖЕСТВО, ПОГИБ В АФГАНИСТАНЕ.
Любимый Игорек, ты ушел из жизни, не познав ее.
Мама, папа.»
В нашем Музее ст. Екатериноградской есть графическая картина «Последнее письмо» Г.А.Сасова, уроженца станицы. На ней изображено лицо старой женщины, застывшее маской скорби и боли, к ее губам прижат солдатский треугольник. Картина олицетворяет трагедию матери, получившую последнее письмо от сына:
И памятью той, вероятно,
Душа моя будет больна,
Покамест бедой невозвратной
Не станет для мира война.
Итак, проведя небольшое исследование: «Возможно ли проявление гуманности на войне?» я отвечаю: «Да! Возможно!»
Но, к сожалению, чаще всего во время военных конфликтов и сейчас нарушаются правила Конвенций. Поэтому в наше время, когда много говорится о прогрессе, культуре, милосердии и гуманности, если уж нельзя избежать войны, важно стремиться предотвратить или хотя бы смягчить все ее ужасы.
О способности русских прощать врагов
Милосердие и способность прощать врагов всегда отличали русских людей. Свойство быть милосердным не только к родным и близким, но и к чужим - это требует от человека трудов и напряжения сил.
Но проблема данного текста заключена не только во всепрощении; она ещё в более сложных ситуациях, которые могут возникнуть в жизни. Человек может оказаться перед выбором: должен или не должен он прощать врагам боль за свою растерзанную землю, за искалеченные судьбы соотечественников и надругательство над всем для него святым.
Комментируя данную проблему, следует сказать, что не все русские люди и на фронте, и на освобождённых от оккупантов территориях были способны простить непрошеных гостей за причинённое зло. И быть непримиримыми для наших людей в этих условиях - это становилось их выстраданным правом.
Однако мнение автора в тексте видится очень чётко. Люди России, и воевавшие, и гражданское население, в большинстве своём не были враждебно настроены по отношению к пленным немцам. Все понимали, что плен - это следствие той же войны, которая перемолола жизни и судьбы миллионов ни в чём не повинных людей. При этом кем бы они ни были, воинство каких бы армий ни оказывалось во власти победителей, сами побеждённые были не в силах что-либо изменить в своей судьбе. Однако подходы к пленным русским и пленным гитлеровцам, которые осуществлялись «другой» стороной, были резко противоположны по своему характеру. Фашисты целенаправленно уничтожали попавших в плен воинов Красной Армии, а наше командование сохраняло жизнь немецким военнопленным.
Я согласен с позицией автора и подтверждаю её следующим первым примером. Исполненным высокого гуманизма было отношение русских к пленным также и в войне 1812 года. В романе Л.Н. Толстого «Война и мир» есть сцена: главнокомандующий русской армией Кутузов осматривает свои полки после победного Красненского сражения и благодарит их за ратные подвиги. Но при виде тысяч больных и изнурённых пленных французов взгляд его становится сочувствующим, и он говорит о необходимости «пожалеть» побеждённого врага. Ведь настоящие воины сражаются с противником в открытом бою. А когда он повержен, спасать его от верной гибели становится долгом победителей.
Второй пример в доказательство правоты позиции автора я привожу из жизни, основываясь на реальных фактах. Колонну военнопленных немцев под конвоем вели по улице маленького городка. Русская женщина вынесла три варёных картофелины и два куска хлеба - всё, что было в доме из еды в этот день, и отдала пленному болезненного вида, еле передвигавшему ноги.
В заключение можно сказать, что высокий гуманизм русских людей проявлялся в великодушном отношении к побеждённому противнику и в умении отличить подлинных врагов от тех, кто оказался в гуще кровавых событий не по своей воле.
В конце 18 века адмирал Ушаков совместно с турецкой эскадрой взял у французов Ионические острова. Российско-турецкий десант воевал дружно, но после окончания операции возникло недоразумение. Ушаков запретил туркам резать французских пленных. От такого приказа у турок глаза вылезли из орбит: а тогда зачем воевали? Убийство пленных это праздник, лакомство, лучшая награда за военные тяготы. Такое мучительство обычно продолжалось несколько дней, под шашлык и барабаны. С пленных заживо сдирали кожу, тянули жилы, вырывали глаза, поджаривали на медленном огне, отрезали уши и носы, рубили пальцы, прибивали гвоздями гениталии к доскам, отпиливали конечности, заливали глотку кипящим маслом, сажали на кол, давили шею шёлковыми шнурами. Если на три-четыре турка удавалось заполучить по двуногому мешку с подарками, многочасовое вынимание из него игрушек - печени, почек, сердца - доставляло любознательным и наивным азиатам много радости. И вот Ушак-паша поломал кайф. Большей несправедливости трудно себе было представить.
На первый взгляд, в тактике турок был свой резон. Воспитать касту живодёров, деморализовать противника. Чтобы само имя османов вызвало у других народов ужас. Опять же обеспечивалась большая мобильность частей - к тому же турки убивали или оставляли на произвол судьбы собственных раненых. Однако, в общем успехи турецкого оружия на европейском театре были скромными. В 19 веке Турция сохранила независимость только из-за неспособности европейцев правильно разделить «наследство больного человека».
Поведение европейцев на войне отличалось принципиально. Европейцы в силу ряда причин воевали постоянно и крайне ожесточённо (ничего подобного на Востоке не было). Если взять, например, самую культурную и густонаселённую часть Европы – Нидерланды, то мочилово там шло столетиями. Перманентно. Это ОБРАЗ ЖИЗНИ. Живут люди в городе, оттягиваются на карнавале. В двух километрах – три тысячи человек друг друга сосредоточенно убивают. Не по азиатски: свистнули, налетели, трёх убили, убедились что дело серьёзное и по кустам, а «ваше превосходительство, довожу до вашего сведения, что от батальона осталось четыре человека и знамя». В шести километрах дальше – окрестные крестьяне хоронят трупы солдат от стычки – 800 штук. А за рекой шесть месяцев идёт осада города – в городе голод.
Первое время европейцы воевали примерно так же как турки. Храбрости и жестокости французам, немцам или испанцам было не занимать. Но постепенно, кровавым методом проб и ошибок был накоплен ОПЫТ. Опыт максимально эффективного ведения военных действий. Жестокость на войне - это не цель, а средство. Иногда бывает, что великодушие и милосердие есть наиболее эффективный способ достижения военных целей. Со времён Гуго Гроция возникло международное право и система международных соглашений, регулирующих даже такую иррациональную и антигуманную вещь как военные действия.
Европейцы стали помогать своим раненым. Это несколько уменьшило мобильность, но резко повысило сплочённость и стойкость войск. Солдаты стали ощущать себя членами военного братства, видеть в членах команды друзей, комбатантов. Пленные получили право на жизнь, медицинскую помощь и даже почёт. Это позволило избежать ненужных потерь при добивании проигравших, и косвенно ещё более повысило моральный дух солдат. Погибшим солдатам противника стали оказывать воинские почести (коньком турок было осквернение трупов врагов). Подчёркнуто уважительное отношение к пленным офицерам укрепляло воинскую иерархию. Технология капитуляции вражеских городов-коммун позволила избежать хозяйственных разрушений и облегчила аннексию завоёванных территорий. Борьба с мародёрством повысила степень управляемости войск В РАЗЫ. И т.д. и т.п.
Разумеется, при таких условиях всё большее значение в военных действиях приобретала невоенная составляющая. Некультурных врагов европейцы стали давить гуманизмом. Европа захватила вооружённым путём полмира и этот захват шёл под лозунгами цивилизации и гуманизма. Что СООТВЕТСТВОВАЛО ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.
Очень показательна была русско-японская война – английские инструкторы строго-настрого предупредили японских союзников: русских пленных не трогать. Чтобы ни один волос... КАКАВУ БУДЕТЕ В ПОСТЕЛЬ ПОДАВАТЬ! И объяснили почему. Англия демократическая страна с парламентской оппозицией, прозрачна для пропаганды. Азиатские мучительства - серьёзный козырь русской пропаганды в Европе, прекрасно использованный во время последней русско-турецкой войны. Японцы поняли, и, кстати, выполнили установку с азиатской жестокостью. Несколько нарушений в этой области закончились приказом императора убиться самураям об стену. Информационную войну Япония выиграла с блеском.
Как относиться к пленному врагу? Кто способен проявить сострадание, милосердие к нему? Размышляя над этими вопросами, автор текста поднимает проблему проявления человечности к пленному врагу на войне.
Герой текста Б. Васильева проявил сострадание к немецкому солдату, когда брал его в плен. Немец «мог бы прикончить его или убежать», но вместо этого он упал на колени. Это поведение человека, который не хочет убивать врага, не хочет воевать. Осознание этого не дало герою нажать на курок и убить человека, который, как и он сам, мечтает о мирной и спокойной жизни, но по ужасному стечению обстоятельств оказался на войне.
Сделать это позже было ещё тяжелее. Немецкий солдат показал фотографии своих детей, рассказал, что он простой рабочий, которого принудили идти воевать. Плужников не смог выстрелить в «спину, которая прикрывала троих детей». Герой сжалился над немецким солдатом, потому что не мог оставить троих детей без отца, не мог убить простого человека, не мог взять на себя этот тяжкий груз. Он сделал это для «своей совести, которая хотела остаться чистой».
В подтверждение данной мысли приведу в пример произведение Л.Н. Толстого «Война и мир». Видя, как изнеможенные и голодные французы разрывают руками конину, Кутузов обращается к солдатам со словами: «Теперь их и пожалеть можно». Глядя на лица их лица, командующий видит сочувствие своим словам. Солдаты осознают всю бесчеловечность и жестокость войны. В их душах находится место для милосердия и сострадания даже к собственному врагу.
В качестве ещё одного аргумента приведу в пример произведение Шолохова «Тихий Дон». Главный герой Григорий один из немногих, кто с состраданием и милосердием относится к пленным. Когда Чубатый жестоко убил пленного австрийца, Григорий бросился на него, вспыхнув злостью и ненавистью за совершённый им поступок. Ещё больше Григорий был разозлён, когда Подтелков отдал приказ расстрелять пленных. Не желая больше видеть такую бессмысленную жестокость и смерть невинных людей, Григорий уходит от красных.
В заключение хотелось бы сказать, что милосердие к пленному врагу является высшим проявлением гуманности, на которое способны люди, осознающие всю ценность человеческой жизни.
